Завывание движка микшируется с дребезжанием дешевого пластика в салоне, накладывается на возбужденный бит моего сердца, создавая истерический дорожный саундтрек.

Пот проступает на лбу, струится по шее. Эта чертова дорога меня сегодня точно доконает. Или дело не в дороге? Возможно, причина всему – охватившая меня паника. Прошедшая ночь всё ещё не отпускает меня, цепко удерживая в своих призрачных руках моё воспаленное сознание. Шоссе гулко ныряет в лес, и тотчас деревья надвигаются на меня сплошным коридором, порождая приступы тошноты. Мне необходимо успокоиться. Сдержать себя в руках. А ещё мне необходимо отлить. Каждый раз, когда я волнуюсь, во мне образуются излишки жидкости. Вот прям как сейчас.

Я сбрасываю скорость и съезжаю на обочину. Выбираюсь из машины. Наконец-то можно размять ноги, распрямить спину. Долгая дорога утомительна для одинокого водителя.

Мимо проносятся тяжелые фуры и грузовики-лесовозы, переполненные мертвыми деревьями.

Справа надо мной возвышается черная стена ельника. Я всегда любил запах хвои. Правда, здесь он заметно разбавлен чадом выхлопных газов.

Отлив на смолистый ствол придорожного дерева, я замечаю красную нить, ведущую в глубь леса. Красная шерстяная нить протянута от ствола к стволу. Линия увлекает меня за собой. Уводит в самую глушь. Послушно иду я следом. Веду пальцами по красному волокну.

Полуденное солнце пробивается сквозь черные шпили старых елей. Его обломанные лучи стекают по моему блестящему от пота лицу. Здесь, вдали от дороги, совсем нежарко, так что потею я скорее от собственной нервозности, чем от зноя. Но ровное дыхание ельника постепенно наполняет меня прохладой и спокойствием. Пробираясь по лесу, я не боюсь заблудиться - в любом случая я смогу вернуться назад, следуя за нитью, оставленной кем-то. Как в той сказке.

Вскоре лес расступается, обнажая передо мной тихую зеленую поляну. Укромное местечко. В центре поляны стоит небольшой дом, размером со строительную бытовку. Синие стены от сырости почернели возле земли. Прямая крыша поросла мхом.
Возможно, это приют охотника или лесничего?
Окон не видно, но есть дощатая дверь. Странное чувство овладевает мной, когда я вижу эту бессмысленную постройку, притаившуюся в чащобе. С новой силой рождается во мне тревога, рождается следом за черной волной елей, сонно шевелящих макушками на слабом ветру.

Я возвращаюсь назад, направляясь к оставленному на шоссе автомобилю. Иду вдоль нити, и мне слегка не по себе. Мне кажется, я слышал женский голос, там, на поляне. Приятный голос, что звал меня по имени. Красное волокно пульсирует под моими похолодевшими пальцами.

Послышалось.
Я слишком напряжен сегодня.

Впереди, за черными стволами, появляется просвет, но шум автотранспорта не нарастает. Странно, ведь там должно проходить шоссе.
Следуя за оставленной кем-то нитью, я выхожу на тихую зеленую поляну. Это невозможно, но я снова здесь. Очевидно, у этой нити только один конец, выводящий на укромную поляну. Прямо к дощатой двери бытовки.
Дверь не заперта, и я захожу внутрь. Когда мои глаза привыкают к темноте, я различаю молодую женщину, сидящую в кресле. Она смотрит прямо на меня. На ней красное вязаное платье. Платье выглядит так, словно его начали распускать снизу, оно едва прикрывает бедра хозяйки.

- Закрой дверь, - говорит мне женщина в красном.

Я выполняю её просьбу, и в доме становится ещё темнее. Несколько солнечных лучей пыльными клинками проникают внутрь через щели дощатой двери.

- Я хотел спросить, как мне выйти на дорогу?
- В город едешь?
- Да, - соврал я.
- Меня с собой возьмешь, если выведу?

Никто не должен приближаться к моей машине. Сегодня я дал себе зарок не брать попутчиков, это было бы слишком опасно.

Однако я соглашаюсь.

Женщина поднимается с кресла. Нижний край её платья расползается всё больше, выдавая полное отсутствие белья на бледном теле.

- Я сейчас…только переоденусь, - женщина улыбается мне. У неё приятные черты лица. Глаза цвета пыльного асфальта в солнечный день. – Подожди здесь. Можешь позвонить, - она указывает в сторону телефона, который стоит на тумбочке возле кресла.
- Спасибо, у меня есть мобильник.
- По этому телефону ты можешь позвонить любому человеку, - говорит женщина. - Любому. Живому или мертвому. Просто подумай, с кем именно ты бы хотел поговорить. Прямо сейчас. Можешь сделать один звонок.

Она скрывается в соседней комнате, отгороженной фанерной перегородкой со шторами. Шторы она задергивает за собой.

Я подхожу к телефону. Это старый черный аппарат с выломанным диском. Толстый провод уходит прямо в пол. У меня есть право на один телефонный звонок, - недобро усмехаюсь я, припоминая соответствующие кадры американского кинематографа. Криминальные аллюзии вызывают гнусные ощущения во рту. Хочется сплюнуть. Я могу позвонить любому человеку. Живому или мертвому. Это что, игра такая? Позвонить. Кому? В голове всплывает имя Сократа. Не знаю почему. Кто вообще этот Сократ? Древний грек какой-нибудь…Признаюсь, никогда не читал ничего толще инструкции по эксплуатации стиральной машины. Режим отжима. Режим полоскания. Можно позвонить президенту. Даже американскому. Глупо конечно, я ведь не говорю по-английски. В итоге я все-таки поднимаю трубку с заедающих рычагов.

- Алло, - голос моей жены. Знакомый заспанный голос.
- Привет, - говорю, - это я.
- Странно слышать тебя.
- Ну, позвонил вот. Ты меня прости… за всё.
- Не могу. Ты же понимаешь. Я никогда не смогу простить тебе этого.
- Да, понимаю.
- Но мне тебя, на самом деле, жаль. Путь к себе будет болезненным. Это гораздо больнее, чем удар кухонным ножом, понимаешь? Нож режет глубоко, но ненависть всё равно глубже.
- Я тебя люблю.
- Прощай, - она первой кладёт трубку.

Жду женщину, но она не спешит выходить из-за фанерной перегородки. Прислушиваюсь... Тишина. Отдергиваю занавеску, за которой обнаруживается маленькая комнатка со ржавым рукомойником на стене. Под рукомойником пустое ведро. В комнате никого. Женщина исчезла, точнее, её никогда не было.
Никогда, - я понимаю это совершенно отчетливо. Никто не звал меня по имени. Да и откуда ей знать моё имя, если я сам его не помню?

В моем сердце только пустота.

Я возвращаюсь в комнату с телефоном и усаживаюсь в скрипучее кресло. Мне остается только ждать, глядя на то, как тускнеют пронзающие дверь лучи уже заходящего солнца.
Шоссе, ведущее в Город, представляется мне бесконечно далеким. Где-то там, в другом мире, на обочине шумной дороги стоит брошенный автомобиль. Я снова возвращаюсь мыслями к своей жене. Да, она осталась там, в автомобиле. Мертвая. В багажнике. На голове полиэтиленовый пакет, обмотанный скотчем. Последней ночью я сделал свой выбор, а любой выбор
– это дорога, которая исчезает у тебя за спиной.

©Ленинградский ковбой